Этнолог Сергей Верговский, научный сотрудник Национального заповедника «Музей народной архитектуры и быта», рассказал «Ведомостям», что традиционное пчеловодство испокон веков было священнодействием, а сегодня стало обычным паразитированием человека на пчелах.

Сергей Верговский

СЖЕЧЬ РАДИ ПРИБЫЛИ

— Говорят, что нынче традиционным видом пчеловодства — бортничеством занимаются всего лишь в нескольких десятках сел Полесья, все остальные работают с рамочным ульем. Как вы думаете, почему?

— Потому что в корне изменился сам смысл этого занятия. Теперь пчеловоды хотят получить от своих пчел как можно больше выгоды, поэтому идут на все: вплоть до того, что подкармливают их химией — чтобы давали больше меда.

— А раньше смысл пчеловодства разве состоял не в том, чтобы собрать с пасеки как можно больше меда?

— Нет. Если говорить по существу, то человек обеспечивал пчелам комфортное существование, а затем брал у них за это часть меда. То есть, под его опекой пчелы могли собирать больше меда, не тратя собственного времени на строительство гнезда. Таким образом и человек, и пчела просто выполняли часть своей работы. Существовало полезное совместное бытие, они вместе творили один мир. А сегодня пчеловодство превратилось просто в грабеж одними других.

— Отчего же это произошло?

— Со временем у человека появилась идея прибыли. Доходило даже до того, что уничтожались целые пасеки ради разовой выкачки меда.

— То есть?

— Раньше пчелы опыляли растения и за это свое священнодействие получали священный продукт — мед, а пчеловод добровольно отдавал им свою работу и время для того, чтобы получить немного излишков этого меда. Однако люди стали задумываться: как бы это самим вложить меньше работы, а с пчел взять больше. Существовала даже практика: перекупщик приезжал в село, шел к пчеловоду и выкупал у него всю пасеку. А затем просто наклонял улей, подкуривал его горящей серой — от этого пчелы сразу погибали. Под конец перекупщик просто выбивал дно в ульях-колодках, вытряхивал в большую бочку из них соты с медом и мертвыми пчелами, а сами колодки выбрасывал. Такая судьба ожидала каждую пчелиную семью. Пасечник же, получив деньги, начинал дело с нуля. Вот к такой разрушительной практике приводила идея прибыли.

ЛОШАДЬ В УЛЬЕ

— В некоторых музеях пчеловодства посетителям показывают старинные ульи — колодки и борти...

— ...Это были две самые популярные формы украинского традиционного пчеловодства. Колодка — это небольшой тонкостенный улей, в котором пчелы не могли перезимовать, потому что замерзли бы. Поэтому в холода его помещали в специальный погреб — омшаник. Были также и борти — ульи в виде гнезда для пчел, выдолбленного в живом толстом дереве. Такое дерево называлось «борть», от этого и пошло название занятия — «бортничество». Кстати, период бортей — это один из самых древних этапов развития пчеловодства, первые попытки окультуривания пчел (до этого дикий мед собирали в пчелиных дуплах). А позже люди стали не просто долбить гнезда в деревьях и запускать туда пчел, но и отрезать часть дерева с пчелиным гнездом, после того, как оно усыхало. Затем резали его на колоды по полтора—два метра длиной, их могли крепить на дерево или же разместить у себя в саду...

— В этих музеях говорят, что до изобретения Петром Прокоповичем рамкового улья (с которым связывают появление рационального пчеловодства) пчеловодам приходилось тяжело и неудобно работать с пчелами. Вы же, я так понимаю, считаете, что после этого изобретения тяжело пришлось пчелам. Почему?

— Дело в том, что все традиционные формы пчеловодства имитировали естественную среду обитания пчелы — в вертикальных дуплах. А в рамковом улье пчелы должны располагаться в горизонтальном положении. У них нет возможности жить по своим генетическим законам. Сегодняшние пчелы похожи на лошадь, загнанную в шахту, у которой смысл жизни только в том, чтобы тянуть повозку с камнями — и так бесконечно. Только пчелы носят мед.

А борти и колодки отвечали этим «пчелиным стандартам»: ведь борть изнутри выглядела как длинный расширенный кверху и в стороны проход. Пчелы же начинают тянуть соты сверху вниз, и когда они были полны меда, их действительно тяжело было срезать. Но люди нашли выход: задолго до Прокоповича на Сумщине, Черниговщине и Полтавщине пасечники выработали особую модель поведения с пчелами. Они пронизывали внутреннее вертикальное пространство колодки снозками — поперечными палочками, а перед тем, как запустить в улей пчел, пасечник намазывал эти снозки воском, и пчелы, чуя его запах, начинали тянуть соты поближе к ним, и таким образом удерживали тяжелые наполненные медом соты. Прокоповичу оставалось только реечки придумать — чтобы закрепить эти снозки так, чтобы соты не прилипали к стенкам улья. Так и получилась знаменитая рамка.

С ульями-дуплянками, пчеловоду, конечно, приходилось повозиться: надо было лезть на высокие деревья, осторожно открывать ульи, срезать соты с медом. Он клал добычу в специальную коробку из липы, которая так и называлась «лазьбин» — с ней за медом лазили на деревья. Но умнее всего поступали те пасечники, которые под ульем или бортью выкапывали ямку глубиной по колено.

— Зачем?

— Пчелы, как мы говорили, начинают строить соты от верха к низу, и, чувствуя под собой пустое пространство, стараются его заполнить. Вот они и продолжали соты аж в землю, а пчеловоды просто поднимали колодку, срезали над корытом свисающие ниже ее соты и ставили улей опять на то же место.

ЗНАКИ НА ВХОДЕ

— Говорят, на Руси были специальные леса, где размещались такие борти. Они принадлежали князьям и назывались «бортные ухожеи» — то есть хозяйства, где ухаживали за пчелами. Пасечники, наверное, должны были как-то помечать свои борти-ульи?

Знаки на входе

— Да, у них была для этого система сакральных знаков. Я даже встречал такие орнаменты на лесных бортях в одной из своих экспедиций на Полесье. Эти знаки пасечники нарезали на длинной доске (она называлась «снiт»), которая закрывала вход в улей, они должны были, во-первых, защищать, освящать его пчел и ульи, а во-вторых, идентифицировать его собственность.

— Что это за знаки?

— Те, что встречаются у нас на сорочках и рушниках. Я встречал изображения сосонки и треугольников. Пчеловоды могли моделировать разные орнаменты: они, как и в вышивке, неповторимы и многовариантны. Комбинация этих символов была такова, что по ним хозяин узнавал свой улей. Это еще раз доказывает, что пчеловодство никогда не было просто прибыльным делом за счет паразитирования на пчелах, как мы привыкли понимать это сегодня, а священнодействием. Об этом говорит и древняя форма ульев: борть с шатровой дощатой крышей и антропоморфным вертикальным столпом сверху на ней («дідом»), так же как колодка, крытая большим снопом («дідиком») — примеры священного строительства.

— То есть, традиционные ульи похожи на дом человека с крышей—мировым шатром?

— Они тоже моделируют мировой шатер-«свiт» и священных духов предков. Люди хотели, чтобы ульи, пчелы, мед имели ту же духовность, что и весь мир. В этнической культуре ведь мир оценивается как духовная целостность, поэтому лексемы «свiт» и «святiсть» в нашем языке имеют похожие корни. Все в мире — священно, каждое растение и животное — поэтому пчелу и называли в народе «божьей мухой».